– Да пошел он к черту! Если уж она для меня ниче­го не значит, то он – тем более. Удачная сперма – и больше ничего. Вы хотели это из меня вытащить и добились своего. А теперь ответьте, какое все это имеет отношение к смерти Ричарда Драко?

Ева ничего не ответила. В полной тишине она толь­ко наблюдала, как в глазах Карли появилось выражение недоверия, сменившееся ужасом.

– Нет, это ложь! Страшная, подлая ложь! Вы мерз­кая сука! – Она схватила маленькую изящную вазочку с фиалками со стола и швырнула ее в стену. – Это неправда!

– Есть официальные документы, – спокойно про­изнесла Ева. – Ричард Драко – ваш настоящий отец по рождению.

– Нет, нет!

Карли уставилась на Еву, а потом подняла стоящую на столе лампу. Китайский фарфор разлетелся на куски с грохотом разорвавшейся гранаты. Прежде чем Пибоди успела вмешаться, Ева сделала ей знак не двигать­ся – и выдержала пощечину Карли, не пытаясь защи­титься.

– Скажите, что это не так! Это не так!

Она билась в истерике и кричала, слезы градом тек­ли по ее щекам. Ее красота сильно померкла: бледное лицо, темные глаза. Затем с воплем отчаяния она бро­силась к Еве, схватила ее за куртку и начала трясти.

– О боже! Боже мой!

– Карли?!

Майкл влетел в комнату из кухни. Один взгляд – и Ева поняла, что он подслушивал и все слышал. Когда он подбежал к девушке, пытаясь обнять ее, она оттолк­нула его и встала, с вызовом скрестив руки на груди.

– Не прикасайся ко мне! Не прикасайся ко мне!

Как догоревшая свечка, она, вспыхнув последний раз, без сил упала на диван.

– Пибоди, отведи Майкла на кухню.

Майкл сделал шаг назад, с ненавистью глядя на Еву.

– То, что вы делаете, это жестоко. Жестоко!

Он вышел из комнаты, сопровождаемый Пибоди, а Ева склонилась над девушкой. У нее все еще горела щека, но она была абсолютно спокойна.

– Я сожалею.

– Неужели?

– Да.

Карли подняла голову, ее глаза были пусты.

– Я не знаю, кого сейчас больше ненавижу: себя или вас.

– Если вы не знали о кровном родстве между вами, вам не за что себя ненавидеть.

– Я занималась с ним сексом! Я ласкала его своими руками. Позволяла ему ласкать меня… Вы понимаете, что я теперь чувствую? Какой грязной тварью я себя ощущаю?

«Боже, как я тебя понимаю!» Ева неожиданно по­чувствовала страшную усталость и полное опустоше­ние. Она постаралась прогнать из головы своих собственных демонов и прямо посмотрела Карли в глаза.

– Он был чужим человеком для вас.

Карли тяжело дышала.

– Он знал об этом? Мне теперь кажется, что знал. Как он добивался меня, как он смотрел на меня! Слова, которые он говорил… «Мы очень похожи», – говорил он и смеялся. – Она опять схватила Еву за куртку. – Он знал?

– Не могу вам точно сказать.

– Я рада, что он мертв. Я бы хотела сама убить его. Какая досада, что этот нож не оказался в моей руке! Я всегда буду жалеть об этом.

-Какие комментарии, Пибоди?

– Никаких, сэр.

Они спускались на лифте. Пибоди стояла, отвернувшись к двери, и смотрела прямо перед собой. Жуткая боль разрывала тело Евы, билась глухими ударами в каждой клеточке.

– Тебе не понравилось, как я вела допрос?

– Не мне об этом судить, лейтенант.

– Не держи в себе, выплесни.

– Хорошо. Я не понимаю, зачем вам понадобилось говорить ей все это.

– Это было необходимо, – выпалила Ева. – Имеют значение все связи.

– Вы просто добили ее.

– В этом состоит мой метод, который выходит за рамки твоих стандартов.

– Вы сами спросили меня о моем мнении. Если и было необходимо рассказать ей об этом, то почему обя­зательно таким жестоким образом? Неужели нельзя бы­ло как-то смягчить удар?

– Смягчить удар? Ну-ка, скажи мне, как это можно было сделать. Расскажи мне, как все это упаковать в ко­робочку с розовой ленточкой. – Она повернулась к Пибоди, и, как недавно у Карли, глаза ее пылали ненави­стью. – Что ты, черт побери, понимаешь в этом? Что ты можешь об этом знать? Ты, которая выросла в боль­шой, благополучной, счастливой и дружной семье, все члены которой каждый вечер в полном составе собира­лись за столом, чтобы сообщить друг другу приятные новости прошедшего дня!

Ева задыхалась, ей не хватало воздуха. Она никак не могла вдохнуть его полной грудью.

– Когда отец приходил к тебе на ночь сказать спо­койной ночи, он не лез в твою постель и не пытался об­нять тебя своими потными лапами! Отцы не пытаются трахнуть своих дочерей в твоем милом тепленьком мирке!

Ева выскочила из лифта, пулей промчалась по холлу и бросилась на улицу.

Она шла по тротуару, с трудом сдерживаясь, чтобы не пнуть изо всех сил пуделя, который увязался следом. Голова у нее раскалывалась от дикой боли, в мозгу с ошеломляющим грохотом взрывались бомбы. Она чув­ствовала, как дрожат руки, хотя держала их в карманах сжатыми в кулаки.

– Даллас…

– Не надо! – предупредила она Пибоди. – Не тро­гай меня сейчас.

«Она сможет убежать от этого, – уговаривала себя Ева. – Она сможет победить накатывающую ненависть, от которой хочется выть и кататься по земле. А когда она справится с этим, останется лишь головная боль, тоска и жуткая слабость во всем теле».

Когда Пибоди подошла к ней, Ева была бледна как смерть и сосредоточенна.

– Мои личные ремарки не имеют значения. Я изви­няюсь за них.

– В этом нет необходимости.

– Есть. Я все равно считаю, что во время прошед­шей беседы необходимо было быть жестокой, но ты здесь не для того, чтобы быть мальчиком для битья у своей начальницы.

– Все нормально. Я уже немного привыкаю. – Пи­боди попыталась улыбнуться, но с ужасом увидела, как глаза Евы наполняются слезами. – Боже мой, Даллас?!

– Молчи. Черт! Сейчас пройдет. – Она отвернулась и уставилась в стену дома. – Мне надо пару часиков от­дохнуть. Воспользуйся общественным транспортом и отправляйся в управление. – Слезы и крик разрывали ей грудь, пытаясь вырваться наружу. – Встретимся в больнице имени Рузвельта через два часа.

– Хорошо, но…

– Через два часа, – бросила Ева и прыгнула в свою машину. Ей было необходимо побыть дома, чтобы не­много успокоиться и собраться.

С восьмилетнего возраста Ева старалась, безжалост­но ломая себя, заблокировать свое подсознание, изо всех сил загоняла внутрь мерзость, которая случилась в ее жизни. Она стремилась начать жизнь с чистого лис­та, написать на ней новую судьбу, кровью выводя стро­ку за строкой. Но она хорошо знала чувство, когда эта мерзость вырывается из своего логова и начинает грызть ее душу и тело. Ева прекрасно понимала нынеш­нее состояние Карли. Знала, через что ей придется пройти, чтобы научиться жить с этим.